АЛЕКСАНДР ОБРАЗЦОВ "ДРАКИ ШАХТЕРОВ С ХУДОЖНИКАМИ ИЗ-ЗА СТЮАРДЕСС" Часть2

КРИКАЛЕВ. Извиняюсь, а что такое Вадик?
КЛАУДИА (хлопая в ладоши). Вот это мне нравится! Вадик, шахтер, это художник замечательной красоты. Это херувим, спустившийся на землю и понявший ошибочность своего поступка. Но - увы - падший ангел обречен. Мы обе влюблены в Вадика, шахтер. Но безответно.
СЕМЕНОВА. Ах, Вадик!
КРИКАЛЕВ. А что же Шило?
СЕМЕНОВА. Что ты сказал?
КРИКАЛЕВ. Ничего. В отрыве от Марии Емельяновны Шило опасен.
КЛАУДИА. Так он помчался за Марией Емельяновной? Роскошный вечерок.
КРИКАЛЕВ. Мария Емельяновна обладает страшным ударом. Вся Макеевка собирается смотреть, как Мария Емельяновна заворачивает Шило после получки.
КЛАУДИА. Везде любовь.
КРИКАЛЕВ. Она называлась по имени и отчеству еще в средней школе. Один Шило смог ее достичь. Мы выехали тайно.
СЕМЕНОВА. Мужчины всегда кажутся себе такими таинственными.
КРИКАЛЕВ. Шахтерские жены также иногда бывают опасными. А шахтеры любят свободу. Здесь существует противоречие.
СЕМЕНОВА. Вы рассуждаете как человек умственного труда.
КРИКАЛЕВ. Мне нравится общение. А они живут сегодняшним днем. Они любят густой борщ, поесть и выпить. И предварительного общения не хотят. Поэтому подготовка и проведение некоторых комбинаций остаются без оценки. Если вы понимаете язык шахмат.
КЛАУДИА. Здесь есть один ход, Семенова. Мы должны возбудить в художниках ревность к шахтерам. Это последний шанс.
Вбегает Шило с большим чемоданом. Тут же начинает извлекать спиртное и закуски.
КЛАУДИА. Какая прелесть! Это все можно съесть?
ШИЛО. Крикалев, буди Васю.
КРИКАЛЕВ. У нас парность, Шило. Пусть человек спит.
ШИЛО. Ладно, сам встанет.
Разливает по стаканам. На звук просыпается Вася.
ВАСЯ. Мне.
ШИЛО. И тебе, и стюардессам, и Крикалеву, и даже мне. Всем хватит. Давайте выпьем за то, шо я думаю.
КЛАУДИА. Это неприличный тост.
КРИКАЛЕВ. Тост хороший, но достижение связано с трудностями.
Стук в дверь.
СЕМЕНОВА. Вадик. (Кричит.) Открыто!
Входят Угрюмов и Божемой.

БОЖЕМОЙ. Хлеб да соль.
КРИКАЛЕВ. Едим, да свой.
СЕМЕНОВА. Иди сюда, Вадик. Садись со мной. А князь пусть сядет напротив.
ШИЛО. Зачем нам князь?
СЕМЕНОВА. Пусть князь видит Шило в лицо.
ШИЛО. Крикалев, я тебя просил, чтобы тут никого не было.
КРИКАЛЕВ. И почему я их так робею? Я родился в городе Павлодаре.
Учился в школе в городе Чарджоу. Служил в городе Архангельске. А потом попал в эту самую Макеевку и ни разу в жизни не сидел за одним столом со стюардессой. Сегодня большой день в моей жизни. Если сегодня мне не повезет, я не знаю, Шило, что со мной будет. Ты только все не испорти.
ШИЛО. Шо я могу испортить, если уже здесь князь?
КРИКАЛЕВ. Шило, здесь деликатное дело. Иногда не все решают кулаки.
ШИЛО. В общем, хлопцы, давайте по стакану на грудь и до хаты. А мы пока станцуем.
Включает транзистор. Приглашает Семенову. Танцуют.
ШИЛО. Я ж сказал - по стакану на грудь.
БОЖЕМОЙ. Боюсь, что здесь нам не рады. Пошли, князь.
ШИЛО. Ты шо, брезгаешь моей горилкой?
БОЖЕМОЙ. Я думаю, что право пить или не пить относится к первой строке основных прав человека.
ШИЛО. Шо? Шо ты казав?
БОЖЕМОЙ. Что вас возмутило на этот раз?
ШИЛО. Пей!
БОЖЕМОЙ. Вы мне приказываете?
ШИЛО. Я тебе сейчас... (Пробует освободиться из рук Семеновой.) Я сейчас тебе... (Семеновой.) Пусти, баба!
СЕМЕНОВА. Не ругай его. (Прижимает Шило. Шило орет от боли.) Танцуй со мной, если пригласил.
УГРЮМОВ. Садись, Божемой. Эта женщина меня ошеломляет. Давай по стакану на грудь, чтобы дальше наслаждаться ситуацией.
БОЖЕМОЙ. Нет, я... очень уязвлен.
КРИКАЛЕВ. Шило, ты мудак.
ШИЛО. Шо ты, Крикалев?
КРИКАЛЕВ. Шо слышал! Они уже хотели уйти! А теперь все сначала! ВАСЯ. Мы пить будем? Идет один разговор. Где я лежу? Одни слова
вокруг, одни слова...
КЛАУДИА. Единственный из всех, кто мне нравится. Единственный. Потому что непосредственный, не инфантильный и дерзкий. Да! Он - дерзкий!
УГРЮМОВ. И здесь красивая история!
БОЖЕМОЙ. Что же красивого, князь, в том, что славяне пьют?
УГРЮМОВ. Все полно смысла. Каждый жест. Я понимаю передвижников.
БОЖЕМОЙ. Тихо! Эти слова умрут во мне.
КРИКАЛЕВ. А зачем вы так презираете народ?
УГРЮМОВ. Мы? Отчего вы так решили?
КРИКАЛЕВ. Оттого. Не надо так делать.
УГРЮМОВ. Вот, Божемой, в чем прелесть жизни и ее неиссякаемая насмешливость: стоит тебе предельно восхититься чем-то, в данном случае - народом, как тут же приходит возмездие. Чрезмерные чувства, Божемой, не любимы высшими силами...
Крикалев поднимается, бьет Угрюмова в ухо. Тот падает вместе со стулом. Крикалев садится.
КЛАУДИА. Шахтер! Ты не прав! (Подбегает к Угрюмову. Но тот уже и сам встал.) Больно? Бедненький! Пойдемте танцевать! Вы мне нравитесь больше всех!
Танцуют.
КЛАУДИА. Вот так... Здесь у меня грудь. Все очень удобно. Сюда можно положить руки.
КРИКАЛЕВ. Это я там должен был быть! Я! (Божемою.) Бей меня! Бей до крови! Может, она меня пожалеет!
БОЖЕМОЙ. Действительно, какие сложности здесь... Нет, я никого в жизни не ударил. И не ударю. А вот если вы хотите со мной выпить, то
- пожалуйста.
ВАСЯ. Я хочу.
БОЖЕМОЙ. Вам поднести или вы способны на большее?
ВАСЯ. Способен.
С полузакрытыми глазами садится к столу.
БОЖЕМОЙ (наливая). Самый большой комплимент, которого я удостоился, был такой: "В твоем натюрморте с селедкой и луком в стакане изображена зубровка". Выпьем за истинных ценителей станковой живописи!
КРИКАЛЕВ. Вася, прошу тебя как шахтер шахтера - врежь мне по носу!
ВАСЯ (чокаясь с Божемоем). Мы не бьем людей.
Пьют.
КРИКАЛЕВ. Шило, дай мне с ней потанцевать.
ШИЛО. Не дам.
КРИКАЛЕВ. Может, она хочет.
ШИЛО. Не хочет.
КРИКАЛЕВ. Она самостоятельная. У меня дочь такая.
СЕМЕНОВА. Да вы что, мужики? Вы шахтеры или извращенцы?
ШИЛО. Не слушай. У него горе.
КРИКАЛЕВ (подходит к другой паре). Согласен получить в глаз. КЛАУДИА. Я люблю естественность, шахтер. Я люблю возникающее из
жизни, а не из выгоды.
КРИКАЛЕВ (бормоча, идет к столу, садится). Все прахом идет... Все прахом... Жизнь пропала! Эх! Пропала мечта!
БОЖЕМОЙ. Все не так плохо, уверяю вас. Что вас так угнетает?.. Может быть, мы с коллегой могли бы вам помочь?
КРИКАЛЕВ (выпивая). Кончено.
ВАСЯ. Ладно, Крикалев. Можешь ее забирать.
КРИКАЛЕВ. Забирать!.. Как можно забирать то, что уже не твое?
ВАСЯ. Не мое?..
КРИКАЛЕВ. Не твое!
ВАСЯ. А чье?
КРИКАЛЕВ. А-а!.. Раньше надо было быть таким добрым! Когда лежал под ней, как бревно!
ВАСЯ. Крикалев, ты не журись. Я сейчас устрою.
Встает, подходит к Клаудии и Угрюмову, три раза хлопает в ладоши. Угрюмов уступает ему партнершу.
ВАСЯ (вздыхает). Вот. Слушай.
КЛАУДИА. Что, мой золотой? Ты еще выпил?
ВАСЯ. Выпил.
КЛАУДИА. Тебе уже нельзя.
ВАСЯ. А тебе - можно?
КЛАУДИА. Женщина в этом отношении крепче мужчины.
ВАСЯ. Это - да.
Задумывается.
КЛАУДИА. Ну, что?
ВАСЯ. Что?
КЛАУДИА. Поделись.
ВАСЯ. Я учился в школе.
КЛАУДИА. И я. Как мы похожи.
ВАСЯ. Я был - вот такой.
Показывает.
КЛАУДИА. Ты прав, мой золотой. Этого хватило бы на всю жизнь.
ВАСЯ. Я еще клеил... такие планки. Ходил в кружок.
КЛАУДИА. Моделизма?
ВАСЯ. Моделизма. Точно.
КЛАУДИА. Строил самолеты?
ВАСЯ. Самолеты.
КЛАУДИА. А я на них летаю.
ВАСЯ. Да ты что говоришь?.. Это правда?!
КЛАУДИА. Правда.
ВАСЯ. А я думал, что это Шило придумал. Шило!
ШИЛО. Шо?
ВАСЯ. Шило, она, оказывается, летает на самолетах!
ШИЛО. Вася, тебе это не надо. Тебе надо от Никитовки до Иловайской на электричке. И утром назад. Когда протрезвеешь.
ВАСЯ (Клаудии). И ты вот на этом таком... "Боинге"?!
КЛАУДИА. Ну... почти.
ВАСЯ. Ну-у!.. Нет, Крикалев, я ее не отдам. Она как Мария Емельяновна.
КРИКАЛЕВ. Обещал. При свидетелях.
КЛАУДИА. Что значит - Мария Емельяновна? Она из гражданской авиации?
КРИКАЛЕВ. Она вылетает в трубу. Там такая труба у Шило из силикатного кирпича, что не только Мария Емельяновна из нее полетит... (Все смотрят на Семенову.) Вася, верни, что обещал. Или я с тобой раздружусь.
ВАСЯ. Она же - летает, Крикалев! На этом, на "Боинге"!
КРИКАЛЕВ. Так если б она не летала, на что она мне была бы нужна?!
КЛАУДИА. Семенова, ты слышишь?
СЕМЕНОВА. А ну.

Отрывает Шило. Подходит к струсившему Крикалеву, выбрасывает его за дверь. Возвращается к Шило. Танцуют.

УГРЮМОВ. С этой женщиной я поменял бы специализацию. И эпоху. Я поставил бы ее везде - от Камчатки до Риги. От Земли Франца-Иосифа до Кушки. Она как Родина-мать.
БОЖЕМОЙ. Мне грустно.
УГРЮМОВ. Отчего?
БОЖЕМОЙ. Мне грустно оттого, что весело тебе.
УГРЮМОВ. Мне не весело. Страна наша погибла.
БОЖЕМОЙ. Мы ее сами пропили.
УГРЮМОВ. Не надо о политике. Я хочу проснуться где-нибудь на бе-
регу, как Гоген. Я хочу погибнуть от кокосового ореха.
БОЖЕМОЙ. Что они там пили?
УГРЮМОВ. Кто?
БОЖЕМОЙ. Таитяне.
УГРЮМОВ. Зачем им было пить? Зачем?
БОЖЕМОЙ. Да, действительно... Но что-то все равно пили?
УГРЮМОВ. Зачем?
БОЖЕМОЙ. Для самопознания.
УГРЮМОВ. Все человеческие чувства развернуты конусом наружу.
БОЖЕМОЙ. Я второй раз ловлю тебя на идеях передвижников.
УГРЮМОВ. А ты посмотри вокруг.
БОЖЕМОЙ (озирается). Боже мой...
УГРЮМОВ. Единственное, что меня угнетает - это статичность ситуации. Ситуация дрожит и шатается, но разрешиться не может! И снова во всем виноваты мы. Интеллигенты.
БОЖЕМОЙ. Почему, князь?! Почему мы всегда виноваты?
УГРЮМОВ. Потому что мы пришли с неясными целями. Мы смутили их покой.
БОЖЕМОЙ. Мои цели ясны, как никогда.
УГРЮМОВ. Тогда объясни. И я повинюсь.
БОЖЕМОЙ. Плач над Родиной - вот моя цель.
УГРЮМОВ. Это не цель, а следствие.
БОЖЕМОЙ. Цель.
УГРЮМОВ. Следствие.
БОЖЕМОЙ. Цель.
УГРЮМОВ. Хорошо. Допустим. Тогда ты не интеллигент, а садист.
БОЖЕМОЙ. Боже мой...
УГРЮМОВ. Видишь, как далеко можно убежать внутри себя самого. И
как быстро.
БОЖЕМОЙ. Боже мой...
УГРЮМОВ. Поэтому нас не любит народ.
БОЖЕМОЙ. Боже мой...
УГРЮМОВ. Нам надо определиться.
БОЖЕМОЙ. В чем?
УГРЮМОВ. В цели нашего прихода сюда.
БОЖЕМОЙ. Без цели.
УГРЮМОВ. Но нельзя так сразу отказываться от самой идеи. Без цели
нельзя даже двинуться.
БОЖЕМОЙ. Можно.
УГРЮМОВ. Попробуй.
БОЖЕМОЙ (двигается). Вот.
УГРЮМОВ. Ты сделал это с целью мне доказать.
БОЖЕМОЙ (озадачен). Да?.. А так? (Снова двигается.)
УГРЮМОВ. А теперь ты это сделал с целью доказать себе.
БОЖЕМОЙ. Я просто в силках... Получается, что я - раб?
УГРЮМОВ. Раб. У тебя два варианта действий.
БОЖЕМОЙ. Слушаю.
УГРЮМОВ. Первый. Определить цель прихода сюда.
БОЖЕМОЙ. Без цели.
УГРЮМОВ. Тогда эти люди начнут тебя бить.
БОЖЕМОЙ. Хорошо. Какой второй вариант?
УГРЮМОВ. Напиться.
БОЖЕМОЙ. Это низко.
УГРЮМОВ. Согласен.
БОЖЕМОЙ. Но есть третий вариант.
УГРЮМОВ. Всего два.
БОЖЕМОЙ. Он касается отдельной личности, а не класса.
УГРЮМОВ. Разъясни.
БОЖЕМОЙ. Ну это как бы что-то случится. Мы-то прекрасно знаем,
что никогда и ничего в жизни случиться не может, но - как бы! понимаешь? Как бы открывается дверь и что-то такое вкатывается...
УГРЮМОВ. Что конкретно?
БОЖЕМОЙ. Откуда я знаю? Этого никому не дано знать. Мы ведь с тобой можем всерьез рассуждать о развитии искусства и путях его распада, но при этом прекрасно понимаем, что никакого искусства не существует вообще. Есть такой способ применения своих способностей. Скажем, некто обладает способностью так раздувать волейбольные камеры, что они при этом лопаются. И всегда найдется сотня зрителей, которым это очень любопытно. И появляются интерпретаторы Большого Пука. Они развивают теории о том, что при Большом Пуке волейбольной камеры освобождается громадное количество энергии и возникает маленькая Вселенная для каких-то мельчайших существ, Большой Взрыв, при котором летят обрывки резины, слюни и сжатый газ...
УГРЮМОВ. Более конкретно и ближе к теме.
БОЖЕМОЙ. Все близко, князь, все рядом... Разве мы не сироты, князь? Мы раздуваем щеки, изображаем из себя авангард человечества, несущегося в неизвестность, а если добраться в себе до самого сущего? Что тебе больше всего в жизни хочется?.. Ты меня слушаешь?
УГРЮМОВ. Эта восхитительная прародительница лишает меня творческих сил. И всех прочих. Почему Еву изображают в виде Барби? Ева была колосс...
БОЖЕМОЙ. И не слушай... А больше всего нам хочется встать между ее ног и уткнуться головой в живот... К маме хочу, князь. К маме. Забыть все эти проклятые вопросы. Не видеть тупых, наглых, подлых и ненасытных. Зелени хочу, туманных рек в ложбинах. Фиолетовую траву, жемчужную паутину, коз на привязи, старые велосипеды и голых девчонок, купающихся в кустах... Я устал. Я так устал.
УГРЮМОВ. Что это за грохот?
Из коридора доносится топот, крик женщины довольно высокого, но мощного звучания. Входит Крикалев.
КРИКАЛЕВ. Шило!
ШИЛО. Шо?
КРИКАЛЕВ. Шило, дай мне потанцевать.
ШИЛО. Не дам.
КРИКАЛЕВ. Тогда я пас.
Открывает двери. В дверь врывается Мария Емельяновна с двумя чемоданами. Немая сцена. Шило бледнеет.
МАРИЯ ЕМЕЛЬЯНОВНА. Иди сюда, Шило.
Шило, понурив голову, подходит к ней. Мария Емельяновна бьет его кулаком в темя. Шило падает.
СЕМЕНОВА. За что?
КРИКАЛЕВ. За измену. Позвольте вас пригласить. Со мной такого не случится.
СЕМЕНОВА (подает руку Марии Емельяновне). Семенова.
МАРИЯ ЕМЕЛЬЯНОВНА (пожимая ее). Мария Емельяновна.
УГРЮМОВ. Я стану монументалистом.
МАРИЯ ЕМЕЛЬЯНОВНА (Семеновой). Он еще не успел?
СЕМЕНОВА. Нет.
МАРИЯ ЕМЕЛЬЯНОВНА. Значит, не оголодал еще. Еще он недавно был со мною.
СЕМЕНОВА. Может быть, полить его из графина?
МАРИЯ ЕМЕЛЬЯНОВНА. Не надо. Он сам отходит.
КЛАУДИА. А мы еще недавно очень скучали. (Подает руку.) Клаудиа.
МАРИЯ ЕМЕЛЬЯНОВНА. Мария.
КЛАУДИА. Думаю, что нам надо вместе выпить. Садитесь.
Женщины садятся за стол. Клаудиа наливает.
МАРИЯ ЕМЕЛЬЯНОВНА. Давайте за вас, женщины. За мирное небо.
Пьют.
КЛАУДИА. Да... В прошлом году наш самолет возил бананы из Мавритании. Мы должны были вылететь рано утром и я пошла с командиром на базар. Мы хотели купить серебро. Какой-то торговец повел командира за глиняный забор, а меня окружили туареги.
МАРИЯ ЕМЕЛЬЯНОВНА. Мужики?
КЛАУДИА. Естественно. Они живут небольшими племенами, почти ничего не едят и не пьют. Живут до ста лет.
СЕМЕНОВА. Ты мне не рассказывала.
КЛАУДИА. Это самое интимное переживание в моей жизни. Там дальше сплошной секс.
СЕМЕНОВА. В Амстердаме за мной ночью увязался пьяный. Большой мужчина. Собственно, разве я против, если по-человечески? Так он начал выкручивать руки. Я сначала терпела, а потом слегка стукнула его в лоб, вот, как Мария Емельяновна. Он упал. Я, конечно, испугалась: мне же визу закроют не только в Голландию, но и во все страны ЕС! Я пошла к каналу, намочила платок. Возвращаюсь - а его нет. Туда-сюда. Исчез. Я пожала плечами и пошла дальше в отель. Вдруг из пивной вываливает целая банда с ним во главе. И кричат "русланд! русланд!". В руках пивные кружки и бутылки. Ну, думаю, теперь уж точно визы не видать! Когда примчалась полиция, потом скорая и их начали грузить в фургон, меня, конечно, сняли для газет на цветное фото с руками по локоть в крови. Но в суде оправдали.
КЛАУДИА. Так это была ты?
СЕМЕНОВА. Я.
КЛАУДИА. Ты мне тоже не рассказывала.
СЕМЕНОВА. Что ж тут рассказывать. Если все рассказывать...
КЛАУДИА. Я думала, что это легенда.

ПРОДОЛЖЕНИЕ

"Драки шахтеров с художниками из-за стюардесс" Часть3
Главная страница
"Драки шахтеров с художниками из-за стюардесс" Часть1